Совсем не про бизнес: Астма

Одно из первых моих воспоминаний такое: на широченной лестнице, поднимающейся к фасаду здания с колоннами — мама, с трагическим лицом, и папа, несущий меня наверх, ко входу в — что это было? Больница? Институт?

Судя по тому, что картина эта видится от третьего лица — и то, какой я маленький у папы на руках, и то, как жалобно и бессильно свисает моя голова, — воспоминание не настоящее. Оно и не странно — первый приступ астмы, — а по сюжету то был именно он, — приключился у меня в два года.

Зато точно помню другое, из того же визита к докторам: толстую тетю в белом, просюсюкавшую умильно: «Будто комарик тебя укусит», — и жуткую боль в ягодице! Советские иглы для шприцев были огромны, как трубы теплоэлектроцентралей — несколько лет после этого, услышав: «Здесь комары», я вел себя как очень маленький и совершенно необстрелянный солдатик во время налета пикирующих бомбардировщиков.

Мать моя — не только врач, но и человек, не чуждый исканий. Она лечила меня разнообразно и обильно, последовательно чередуя новаторские и шарлатанские методики. Гомеопатия. Отвары. Фолевская диагностика — в те-то времена! — и снова гомеопатия, как ее следствие. Группа здоровья, где мы бегали по Измайловскому парку, играли в футбол, и где я однажды забил гол, встав рядом со вражеским вратарем и выдав себя за игрока из его команды.

Очень, понимаете, хотелось хоть разик забить гол.

Одна из методик велела брать из вены на сгибе руки беззащитного ребенка немного крови — и впрыскивать ее ему же в плечо. За счет чего должен был достигаться оздоровительных эффект — не могу сказать вам даже сейчас; тогда же знал только, что комариков этих до себя не допущу, покуда в силах сражаться. И мама прибегла к подкупу.

— За каждый укол, — сказала она, — то есть за два: в локоть и в плечо, — если ты не будешь плакать и сопротивляться, — я буду давать тебе рубль.

— Юбилейный? — спросил я, еще всхлипывая.

— Юбилейный, — твердо ответила мама.

— А сколько нужно уколов? — ужас во мне переплелся с осознанием сияющих перспектив.

— Тридцать дней. Каждый день. Тридцать рублей, — сказала мама.

Тридцать юбилейных рублей с лобастым профилем Ленина! Это была символическая сумма. Я продал за них свое юное тело — и ни разу не пожалел о цене.

После тридцати дней стоицизма Большой Детский Мир, что на площади Дзержинского, лег к моим ногам — и смиренно принес к ним электрическую железную дорогу восточногерманского производства, пахнущую отличного качества пластмассой и счастьем. Кассирша была недовольна количеством моих монет — что бы она понимала в деньгах, старая советская дура! Я играл в эту железную дорогу лет до пятнадцати.

А тогда, в шесть и семь, меня возили в Нахичевань (Азербайджанская ССР), ночевать в соляной шахте. Там, в шахте, было несколько залов, оборудованных для лечения легочных болезней — собственно, для целительного сна: стояли кровати с панцырными сетками, из здоровенной глыбы соли была вырезана лошадиная голова, — она отвечала за эстетическое воспитание, — а на полу, покрытом солью же, можно было найти небольшие, полностью прозрачные кристаллики — мы называли их Кристаллы, с большой буквы, и считали чрезвычайно ценными.

Это было фантастическое путешествие для шестилетнего мальчика. На турбазе, где мы жили днем, водилось множество разных жуков; их можно было собирать в термос и горевать оттого, что они там дохнут. В горах вокруг ползали черепахи и попадалась (коллекционируемая же) слюда.

Допотопный автобус, ездивший между турбазой и шахтами, большую часть дороги полз над пропастью, вдоль духозахватывающих, даже в шесть лет, видов; по туннелю, ведущему к спальным залам, страшновато грохотали возившие соль вагонетки — их нужно было пропускать, прижимаясь к стене. Высоко в горах, куда мы ездили к кому-то в гости — лежал снег и росли маки. На базаре поражали воображение огромные круги тонкого лаваша; у директора рынка (мама обзаводилась связями?) кисть левой руки была пластмассовая, раза в полтора меньше правой, очень элегантная; пограничники, охранявшие наш покой от сопредельного Ирана, ходили в мужественных, песочного цвета панамах.

Нет, в астме, положительно, были приятные моменты.Тем более, к пятнадцати годам меры, принимаемые мамой, дали-таки результаты и она бесследно прошла, оставив легкую ностальгию — как подобает большой, но преодоленной, проблеме.

(Это моя когдатошняя колонка для почившего в бозе журнала Mamas&Papas. Здесь, в блоге — авторский вариант)