Совсем не про бизнес: Солдатики

Года три назад я писал колонку про детство для журнала Mamas&Papas. Постепенно буду выкладывать эти тексты сюда. Чтоб были под присмотром.

Там они редактированные, здесь будут в авторском варианте.

Для разнообразия.

Мой папа был удачно оснащен руками. В первом классе он смастерил мне из листа бумаги и крашеной резинки ослепительно прекрасный Термометр Для Урока Природоведения, немедленно занявший Самое Первое Место Среди Сделанных Родителями Термометров Для Урока Природоведения во всем нашем огромном классе. Это принесло мне славу и краткое, но всеобщее уважение. Было стыдно, но приятно.

Тут нужно отметить, что собственные мои руки — и в ту достославную пору, и сейчас, — возможностями своими больше походят на верхние конечности тираннозавра. Они прекрасно удерживают у рта еду.

Ни одна еда не скроется от них. Но это, в общем, и все.

А тогда, немедленно после термометра, мы с папой сели делать коротышек. Да угаснут у вас фривольные усмешки: речь идет о чувствах семилетнего мальчика. Я как раз прочитал «Приключения Незнайки» и, конечно, захотел иметь их всех на своем столе (господа офицеры — ччч еще раз).

Папа сказал: «Сделаем» и согнул вдвое альбомный лист. На одной стороне он нарисовал Незнайку, Шпунтика и, кажется, Пилюлькина; приложив лист к окну, наметил на обратной стороне контуры их спин; быстро раскрасил, вручил мне ножницы и велел вырезать.

«Подумать только, как замечательно рисует мой папа», — думал я, отрезая от ног коротышек изящно нарисованные корзиночки. Я счел их милым излишеством, украшением. Десять минут спустя выяснилось, что на корзиночках склеенные коротышки должны были стоять.

Зазубренные безногие коротышки вскорости куда-то делись, но идея была богатая. Я начал делать своих собственных солдатиков.

Тут нужно снова сделать отступление.

В солдатиков с лучшим другом Максимом мы до той поры играли так: расставляли их в две шеренги друг напротив друга и расстреливали из пушек — были в советское время такие зеленые противотанковые пушки, их можно было заряжать карандашами. Проигрывал тот, чьи солдаты заканчивались первыми.

Это было павианство, и оно неизбежно должно было уступить высокой технологии.

Солдаты мои довели бы до тюрьмы любую призывную комиссию. У них были могучие перекошенные плечи и одутловатые лица олигофренов. На широких солдатских грудях я потом, после подвигов, дорисовывал награды — настолько крупные и золотые, будто войны гремели в Центральной Африке.

Одеты солдатики были в рубашки, заправленные в штаны и многократно перекрещенные портупеями. На бедрах их болтались шашки, хотя кавалерии было мало — ужасно хлопотно рисовать еще и лошадь.

В этих солдатиков мы играли лет семь, наращивая армии и усложняя правила. Чтобы узнать, что случилось с солдатом после того, как в него выстрелили, его подбрасывали в воздух. По тому, падал солдатик лицом или спиной вверх, мы последовательно узнавали: попали ли в него; если попали — то убит он или ранен; если ранен — то легко или тяжело; если тяжело — то в живот или в голову.

Ранение в голову считалось умеренно тяжелым, от него разрешалось оправиться минут через сорок игрового времени. Раненые в живот не выживали.

На контурных картах за шестой класс чертились границы наших государств. После череды сражений мы с Максимом вступали в переговоры и передвигали границы в пользу победителя. Моя страна постепенно сжималась: я был ленив и криворук, и все больше отставал в гонке вооружений.

А потом пришло очередное лето — между какими-то немалыми уже классами, — после которого Максим приехал повзрослевший и самодовольный. Я ходил вокруг него неделю а потом все-таки спросил:

— Ты это… Историей еще интересуешься?
— Нет,- сказал Максим и снисходительно улыбнулся.